Больные вопросы или больное движение?

Недавно мне попалась на глаза помеченная  3 марта 2009 г. статья А. Тарасова "Наш коллективный Бенджи Компсон. (Ещё о «докружковом этапе»)".

Редакция предварила статью своим примечанием: "Публикацией текста Александра Тарасова в рубрике "Дебаты" Рабкор.ру начинает дискуссию о больных вопросах, стоящих перед отечественными левыми, и приглашает к разговору всех, кто имеет собственный взгляд на тактику левых в современных условиях".

Мой собственный взгляд на так называемых "левых" органически включает в себя признание невозможности говорить о какой бы то ни было "тактике" применительно к ним. Но мне показалось любопытным, что редакция, приглашая читателей к дискуссии, не заметила того, что статья, начинающая эту дискуссию, вовсе не касается тактики.   В ней идет речь исключительно об организации, или, чтобы вызвать в памяти известные всем исторические вопросы, о том, "с чего начать", а не о том, "что делать?"

Вопрос, спору нет, интересный. Но стоит ли обсуждать его именно в связи со статьей А. Тарасова?  Многие ли прислушиваются к нему и считаются с его мнением?

Думаю, что это не так важно по сравнению с важностью затронутой темы.

1.

А. Тарасов известен своими постоянными нападками на "левых", вызванными "расстройством" из-за нежелания "левых" понять Тарасова. Понять его, однако, не сложно: Тарасов пребывает в уверенности, что существуют некие предустановленные "этапы развития" левого движения и определяет нынешний этап как "докружковый". Критерии "кружковости" провозглашаются им при этом совершенно произвольно. Кружок, в понимании Тарасова, оказывается не историческим названием для группы революционно настроенных лиц, вынужденных собираться и работать нелегально из-за условий самодержавной России, а типом организации, существующим вне конкретной исторической обстановки. Весь "историзм" здесь сводится к смене "этапов": докружковый этап - кружки - политическая организация.

Для доказательства своего тезиса о "докружковом этапе" Тарасову приходится писать заведомую неправду: "...наши левые чудовищно нелюбопытны, и каждая тусовка замкнута на себя, почти не читает «чужую» продукцию и ей не интересуется – так же, как не интересуются они всерьез вопросами революционной теории..."

Дело обстоит прямо противоположным образом: все "левые" группы весьма ревниво следят за другими и зачастую с прямо-таки крохоборческими стараниями разбирают писания "конкурентов", ведут ожесточенную полемику силами  Х. и У., с серьезным видом ссылаются на широко известных в узком кругу лиц, словом, весь "левый сектор" общественной жизни знает сам себя, как облупленного. Что же до интереса к "революционной теории" (Тарасов на протяжении всей статьи так и не сообщает, что он под этим понимает, возможно, речь идет о "теории суперэтатизма" Тарасова), то мало кто из "левых" не берется за самостоятельное "развитие" теории. Пусть эти попытки часто школярские - но отрицать интереса к теории у "левых" невозможно.

Бегло изобличив "левых" в недокружковости, Тарасов принимается объяснять им, что ни одна из их организаций - не партия.

"Между тем политическая партия, по определению – это организация, оказывающая реальное влияние на политическую жизнь страны".

Любопытно, что здесь, как впрочем и во всем остальном тексте, Тарасов предпочитает обходиться без всякой теории, даже "революционной". Он поэтому ограничивается такими плоскими  вещами, к тому же вовсе не очевидными, потому что "реальное влияние" - вещь неопределенная. Террористическая группа тоже может оказать "реальное влияние" на политическую жизнь и заставить с собой считаться, но при этом  не являться партийной организацией. Партией политическую организацию делает не "влияние" - это дело наживное, - а связь с определенным общественным классом и выражающая интересы этого класса программа.

Зачем Тарасову понадобилось ограничиться такой ничего не характеризующей характеристикой партии становится ясно после его ссылки на интервью, данное им журналу "Левая политика" . Там "революционная теория", точнее, ее полное отсутствие, предстает в полном же блеске. Тарасов делает беглый обзор "политических организаций революционеров": клубы времен французской революции, венты карбонариев, массовые рабочие партии, партизанское движение. Организации "Земли и Воли" в России в список не попали, видимо, не случайно. От массовых рабочих партий в Европе Тарасов приходит к "схеме построения массовой пролетарской партии, которую воспроизводили российские социал-демократы (и Ленин в их числе)", объявляя ее "устарелой". Но об этом позже.

Итак, есть "революционеры" и есть "революционные организации". Смена их форм объясняется не задачами, которые этим организациям предстояло решить, не особенностями классов, которые эти организации представляли, т. е. не действительной историей классовой борьбы, а исключительно успехами полицейских и пропагандистских усилий противоборствующей стороны. В самом деле, к чему разбираться с тем, что французские буржуазные революционеры решали совсем не те же задачи, что итальянские карбонарии, что французские клубы были политическим аналогом биржи, причем в стране, перед которой не стояли задачи национального освобождения и объединения, как перед Италией? Все они были "революционерами" - и баста. Массовые рабочие социал-демократические партии обязаны своим возникновением не тому, объясняемому условиями капитализма факту, что только массовая организация пролетариев может сконцентрировать политическую силу рабочего класса, не тому обстоятельству, что марксисты первыми из революционеров провозгласили: прошло время революций, совершаемых немногочисленным "сознательным меньшинством", стоящим во главе бессознательных масс, - а тому, видите ли, что "тайная организация революционеров" оказалась неспособной справиться с "несколькими мощными тайными полициями", а массовая организация делала бесполезной засылку провокаторов. Помилуйте, ведь это так  просто: есть революционеры, а есть власти. Первые хотят свергнуть вторых, а те, естественно, этого не хотят и совершенствуют способы борьбы с первыми. При чем тут какие-то буржуа и пролетарии?

Но вернемся в Россию. Итак, российские социал-демократы воспроизводили "схему" массовой пролетарской партии, заимствованную в Европе. Когда же такое происходило? И разве может Тарасов рассчитывать на то, что мы позабыли обвинения в "бланкизме" по адресу русских социал-демократов (и Ленина в их числе) из-за того, что "ядром" своей партии они избрали "организацию профессиональных революционеров", воспроизводя отнюдь не европейскую "схему", а "схему" организации "Земли и Воли"? Русские социал-демократы не читали Тарасова и не побоялись борьбы с "мощной тайной полицией", более того, были вынуждены создавать организацию для борьбы с  тайной полицией именно для того, чтобы массовая партия могла сложиться. Нет, чтобы прямо противопоставить тайной полиции с ее провокаторами массовую открытую организацию европейского типа. Поскольку они этого не сделали, Тарасов совершает здесь исторический подлог и делает это за них. Зачем? А затем, чтобы совершить еще одну подмену, отождествить массовую революционную пролетарскую партию с парламентской партией реформ, а затем "объяснить", что такая партия не может, де, совершить революции. Так пишется история "революционных организаций".

Вывод, который стремится сделать Тарасов, стремится настолько, что не брезгает подлогами, таков: "Создание партии — это устаревшая парадигма. Парламентская политическая партия давно исчерпала себя. Вопрос в том, устарела ли следующая форма". Фокус с превращением революционной партии в "парламентскую" проделан - ради "следующей формы". Что же это за форма?

"Во-первых, нужно разобраться с опытом партизанских движений", - провозглашает наш "известный социолог" и "содиректор".

И возвращается ветер на круги своя, а Тарасов - в дни своей юности.

Спору нет, опыт партизанских движений изучать нужно, да только, боюсь, что его "изучение" по-тарасовски окажется таким же пуфом, как и "история" по-тарасовски. Во всяком случае, бездумная пропаганда городской "герильи" нам светит определенно - как закономерный итог поддержки "социальных низов" вместо организации "пролетариата" (кавычки при последнем слове принадлежат Тарасову).

Но вернемся к нашим баранам, то бишь, нашим "левым". После таких блестящих исторических изысканий, продемонстрированных нашим автором, не приходится удивляться тому, что он, говоря о "левых", даже не пытается определить их отношение к кому бы то ни было еще, кроме капиталистического государства. Та же известная схема: ниспровергатели - охранители. Кого представляют эти "левые", чью политическую волю выражают и чью силу концентрируют? И есть ли такая сила? Что необходимо, а что случайно в нынешнем состоянии "левых"? Эти вопросы Тарасовым не ставятся, а потому весь его критический напор направлен против недостатков "левых", для характеристики которых он не жалеет самых изящных эпитетов.

"А ведь общий уровень наших левых – ужасен". Да, и сам Тарасов вносит в этот "ужас" свой посильный вклад.

Но не все так плохо. Общий уровень определяется частными фактами и среди "левых"  есть и появляются и новые интересные лица, и новые идеи, с которыми можно спорить, но которые несомненно свидетельствуют о движении мысли.

"Они постоянно мешают друг другу, устраивают на пустом месте склоки, разборки, интриги, подсиживая и отталкивая друг друга – и  это в пределах своих крошечных групп и тусовок".   

И такое бывает, но  этому есть объяснение, а уже набившая оскомину брань  по адресу "неуживчивости" "левых" ничего ведь не объясняет, а потому и не помогает им ничем.

"Кружки для того и нужны, чтобы в них спокойно, качественно и гарантированно освоить теорию".

Какую именно теорию? И кто же осваивает теорию в кружках? Теорию осваивают самостоятельным трудом, а в кружках может происходить - в худшем случае - взаимный обмен невежеством, или - в лучшем - "выравнивание" в среднюю. Впрочем, совет Тарасова насчет кружков годится для одного случая. Было бы недурно организовать кружок специально с целью коллективного обучения отпору извращениям теории Тарасовым, у которого и пролетариат исчезает в Великобритании (англичане не читают, увы, Тарасова, а потому две трети из них упорно причисляют себя к рабочему классу), и "социальные низы" оказываются "движущей силой" революции в Боливии. Против кружка, препятствующего тому "пониманию Маркса", которому А. Тарасов в ходе одной полемики пытался поучать В. Шапинова несколько лет назад, никаких возражений быть не может.

Изложение соображений Тарасова уместно закончить его собственными словами, лучше всего характеризующими "научный метод" этого "известного социолога": "Наши левые существуют в своем нынешнем виде уже 20 лет. То есть из детского возраста давно вышли. Поневоле приходит в голову мысль о коллективном дебиле".

Оставим его погруженным в эту невольную мысль.

(Будет продолжение).