В последнее время в международной левой среде развернулась острая полемика по вопросу о месте России в современной капиталистической мировой системе. Является ли она империалистической державой, частью «центра» мирового капитализма? Или экономические, социальные и военно-политические особенности России характеризуют её как часть мировой «периферии» или «полупериферии» ― то есть как одну из абсолютного большинства стран, выступающих в той или иной степени объектами империалистической агрессии и грабежа [1]?

• Введение
• Ленин и царский империализм
• Передовой капитализм?
• Российский монополизм
• Российский финансовый капитал?
• Российские промышленность и торговля: в положении подвластных или империалистов?
• Зарубежные капиталовложения России: за «облаками»

Исстари марксистская левая крайне разборчиво употребляла термин «империализм». Для марксистов империализм это не то, чем по загадочным причинам называют ситуацию, когда «алчность» снедает политическое руководство. И это не просто военные действия на чужой территории, пусть даже и захватнические. Согласно марксистам современный империализм проистекает из специфики народного хозяйства и общественного устройства наиболее развитых капиталистических стран.

Классическое марксистское определение империализма в современный период приведено ​​В. И. Лениным в брошюре «Империализм, как высшая стадия капитализма» (1916). Согласно лидеру большевиков передовой капитализм, возникший в ходе предшествовавших десятилетий, обладал следующими явно выраженными чертами:

«1) концентрация производства и капитала, дошедшая до такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банкового капитала с промышленным и создание, на базе этого «финансового капитала», финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение; 4) образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир, и 5) закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами» [2].

В последние десятилетия ХIХ века хозяйства наиболее промышленно развитых стран вступили, по утверждению Ленина, в новую фазу ― фазу «монополистического капитализма». Контроль над хозяйственной жизнью со стороны крупнейших держателей капитала достиг уровня, при котором в каждой из этих стран безраздельно удерживала господство группа тесно переплетённых между собой влиятельнейших финансовых и промышленных капиталистов.

Оставаясь, однако же, не в состоянии найти у себя на родине области приложения значительной части накопленного ими капитала (иными словами: страдая от хронического его избытка), финансово-промышленные магнаты оказались вынуждены наращивать и активизировать свою деятельность за рубежом. Всё чаще прежние торговые операции сопровождались и затмевались прямыми инвестициями ― по большей части в те регионы, где развитие капитализма шло, как правило, значительно медленнее. В этих краях («периферии» формирующейся империалистической системы) новоявленные международные гегемоны могли найти дешёвое сырьё, изобилие низкооплачиваемой рабочей силы, а также и потребителей товаров, произведённых в странах, расположенных в «центре» системы. К концу ХIХ века потребность в обеспечении защиты новых инвестиций и в борьбе с конкуренцией привела к включению большинства областей периферии в состав огромных колониальных империй.

Со времён Ленина империализм здорово эволюционировал, однако удивительно, сколь уместным остаётся выполненное им исследование. В то время как конкретные формы претерпели изменения, каждая из ключевых, основополагающих особенностей, отмеченных большевистским лидером, по-прежнему играет огромную роль. «Международные монополистические союзы капиталистов» времён Ленина (картели и тресты) превратились в транснациональные суперкорпорации с собственными надзорными учреждениями (МВФ, Всемирный банк и ВТО). Формально колониальные империи исчезли, однако их суть сохраняется в механизмах, служащих цели усиления в мировом масштабе явного неравенства в международном влиянии и в обладании материальными благами, ― что чрезвычайно выгодно всемирному центру. Такие механизмы пост-колониального грабежа и угнетения включают в себя прямое перечисление прибыли предприятиями, находящимися в собственности империалистов; долговую зависимость; постоянное политическое вмешательство со стороны центра; а когда остальные методы не срабатывают ― всевозможные торговые эмбарго и военное принуждение.

Другой механизм грабежа (пользующийся меньшим признанием, однако один из самых эффективных) кроется в глубинных структурах всемирной торговли. Это совокупность явлений, известная под именем «неэквивалентного обмена». В экспорте капитала мировой капиталистический центр неизменно сохраняет свою монополию на наиболее передовые и сложные (а следовательно ― прибыльные) технологии и экономические процессы. При империализме колониальных времён компании центра использовали свои монопольные преимущества при продаже промышленных товаров с высокой ценовой надбавкой. Производители сырья в колониях и полуколониях были вынуждены конкурировать друг с другом и, соответственно, довольствоваться гораздо более низкой прибылью. Ввиду этого торговля между центром и периферией велась абсолютно неравноценно. Под вывеской независимых рынков ресурсы с периферии перекачивались в центр.

Другой «ресурсный сифон» таился в несоразмерности массовых капиталовложений в заводы центра и гораздо более низкой капитализации ферм, плантаций и прочих предприятий периферии. Между производительностью труда в центре и на периферии сохранялся огромный разрыв. При обмене принадлежащего им сырья на промышленные товары колонии и полуколонии по сути обменивали огромное количество рабочей силы (а следовательно ― ресурсов) на гораздо меньшие её величины. Промышленники центра, несмотря на выплату сравнительно высокой заработной платы у себя на родине, здорово обогащались. Накопление капитала прежде всего шло в странах центра, в то время как периферия оставалась в незавидном положении.

С началом процесса деколонизации формы неэквивалентного обмена претерпели значительные изменения, однако их назначение и основные последствия не изменились. Некогда единые центры капиталовложений и производства ныне вдоль и поперёк изрезаны национальными границами. Наиболее специализированные и прибыльные виды деятельности (исследования и разработки, кредитование, проектирование, продвижение и прочие наиболее востребованные составляющие производства) до сих пор остаются монополизированными компаниями центра. Низкодоходные операции переданы периферии, местные предприятия которой вынуждены конкурировать друг с другом за контракты на производство и сборку деталей.

Для обеспечения работоспособности системы потребовалось достичь значительной степени индустриализации ниболее развитых уголков периферии. В результате проявились существенные экономические различия в рамках самой периферии: уместным стало говорить о широкой «полупериферии» глобального капитализма.

Однако относительно системы в целом полупериферия явно пребывает на вторых ролях. По существу она остаётся отстранена от наиболее прибыльных экономических процессов, а её индустриализация отмечается перекосами, узостью и зависимостью ― при руководстве логикой максимизации империалистической прибыли.

Между центром и полупериферией лежит экономическая и социальная пропасть. Так разница в среднем уровне жизни между современными США и Мексикой составляет свыше трёх к одному, а между Германией и Турцией ― более чем два к одному [3]. Капитализм полупериферии пребывает в слаборазвитом виде, а его довольно слабый госаппарат располагет лишь ограниченной способностью противостоять империалистическому финансовому вымогательству и военно-политическому вмешательству.

Для марксистов незаменимым инструментом выступает способность отличать империалистический центр от стран периферии и полупериферии (то есть развитый капитализм ― от его жертвы). Отсутствие ясности в этом разделении приводит к практически неизбежным грубым политическим ошибкам.

Ленин и царский империализм

Прежде чем приступить к изучению положения, занимаемого Россией в условиях современного мирового капитализма, необходимо прояснить вопрос, послуживший источником немалого замешательства. Он связан с описанием царской Российской империи, составленным Лениным незадолго до Первой мировой войны.

В 1914 г. Ленин оказался одним из немногих европейских социалистических вождей, невоспринявших сладкозвучную песню правящего класса, призывавшую рабочих отложить классовую борьбу и принять участие в охватившей их страны военной мобилизации. Занятая Лениным позиция «революционного пораженчества» основывалась на том, что царская Россия представляла собой огромную империалистическую державу, тогда как русские рабочие и крестьяне ничего не выигрывали в случае её победы.

Если Россию образца 1914 г. оценивать с учётом современного империализма, то зачисление Лениным своей страны в разряд империалистических представляется весьма спорным. В 1914 г. лишь часть российских владений могла похвастаться наличием продвинутого по мировым стандартам капитализма; в большей же части страны производство и обмен оставались на примитивном уровне. Не говоря уже о масштабах перенакопления капитала; наоборот, Россия оставалась крупнейшим международным заёмщиком. Однако Ленин не ошибся, причислив царскую Россию к империалистическим державам. Охват российских колониальных владений был сопоставим с французским, если даже не с британским. Несмотря на свою отсталость, царская империя с её многочисленным населением и армией выступала главной интервенционистской силой в европейской политике. Её сравнительно недавняя история ознаменовалась захватническими войнами против Турции.

Занося примитивную, отсталую Российскую империю в разряд империалистических сил наряду с передовыми империями Западной Европы, Ленин прекрасно осознавал неявное противоречие. В трудах, написанных в 1916 г., лидер большевиков ясно обозначает, что российский империализм им рассматривается как качественно отличающийся от империализма западного и опирающийся на принципиально иные социально-экономические основания. Ленин провёл чёткую границу между «грубым, средневековым, экономически отсталым» [4] царским империализмом и той же системой в её «передовой капиталистической, европейской» форме [5].

Каковы социально-экономические корни того «средневекового» империализма, о котором писал Ленин? В первые десятилетия XX века в Российской и Австро-Венгерской империях сохранял определённую жизнеспособность исторически сложившийся феодально-династический торговый империализм, опиравшийся на крестьянские оброки и на купеческую прибыль. Очевидно, что именно с оглядкой на этот «старозаветный» империализм, пережиток прежней исторической эпохи, Ленин рассматривал дореволюционную Россию как страну империалистическую.

Изменения, сопутствовавшие окончанию Первой мировой войны, практически обозначили кончину «старожитного» империализма. Напрасно сегодня выискивать нечто остаточное, призрачно связанное с отжившей своё системой, позволившее бы протолкнуть Россию в ранг «империалистов». Соответствующая материальная основа осталась в прошлом. Ныне необходимо строго определить место России в капиталистической мировой системе с учётом современного финансово-промышленного империализма, чей начальный этап исследовал Ленин.

Так что же представляет собой Россия в категориях новейшего империализма, выделяющих страны в число участников современного закрытого империалистического клуба? Помимо пропасти, разделяющей империалистический мир и развивающиеся страны по части общего благосостояния, можно определить и ряд других критериев. Само собой разумеется, что отдельные империалистические страны не всегда смогут похвастаться полным набором указанных признаков. Однако если нынешняя Россия в самом деле страна империалистическая, то она обнаружит довольно массивный «букет» характерных особенностей, которые будут рассмотрены нами далее.

Передовой капитализм?

Самым главным вопросом, который следует поставить в рамках данного исследования, выступает вопрос о том, является ли система, господствующая в наши дни в России, хоть каким-то боком «высшей стадией капитализма», то есть развитым капитализмом [6]. Для тех, кто всерьёз знаком с положением дел в России, утверждения о том, будто бы российские производство и обмен можно охарактеризовать подобным образом, ― крайне нелепы.

В 2015 г. российский ВВП на душу населения (при пересчёте по паритету покупательной способности) оказался немногим меньше 24 000 долларов США. Это почти половина от показателя США, значительно ниже цифр по Малайзии и сравнимо с данными по Чили и Аргентине [7].

Пропасть, разделяющая Россию и наиболее процветающие страны развитого мира, ещё более впечатляет, если говорить о накоплениях, а не о доходах. Из доклада «Global Wealth Databook» за 2015 год, подготовленного финансовым конгломератом «Credit Suisse», следует, что в середине 2015 г. в большинстве стран, бесспорно относимых к числу империалистических, личное состояние отдельного взрослого жителя превышало по текущему валютному курсу 200 000 долларов США. В России эта цифра составила всего 11 726 долларов. Чуть выше показателей Ямайки и Парагвая, значительно ниже Бразилии и едва составляет половину от показателей Южной Африки, Китая и Мексики [8].

В 2014 г. производительность труда в России (ключевой показатель общего экономического развития) также находилась на низком уровне: чуть менее половины среднего показателя по Европе и около 35 % ― от показателя США [9].

Ниже мы ещё коснёмся причин бедности и отсталости современной российской экономики. Пока же необходимо наметить некоторые общие положения по поводу внешних очертаний и внутренней организации тамошнего капитализма. Российские политэкономы из числа придерживающихся левых взглядов акцентируют внимание на принципиальной неординарности сложившейся системы, не имеющей близких аналогов (за исключением отдельных стран постсоветского пространства). О российском капитализме бытует мнение, что к «высшей стадии» капитализма он не имеет никакого отношения, но лишь представляет собой несколько модернизированный откат назад, увековечивающий практику администрирования конца советской эпохи наряду с ключевыми неофициальными структурами, ― то есть бюрократизированный «государственный социализм» в его заключительной стадии [10].

Русланом Дзарасовым, сотрудником Российского экономического университета им. Плеханова, проведено первоклассное исследование подлинного механизма функционирования современной российской экономики. Дзарасов описывает систему, при которой законность идёт вкривь и вкось, так что своим выживанием на рынке предприниматели обязаны коррумпированным чиновникам. Контроль за предприятиями сосредоточен в руках «крупных инсайдеров», которые в целях уклонения от уплаты налогов и для совершения финансовых махинаций скрывают свою собственность за тщательно разработанной «сетью офшоров», сооружённой из фиктивных компаний, зарегистрированных за границей. Принудительные поглощения ― дело привычное и зачастую сопровождается физической расправой. При сложившихся обстоятельствах высший управленческий персонал компенсирует шаткость своего положения тем, что расхищает доходы своих компаний, задействуя «офшорные сети» для сокрытия денежных средств за границей 11].

Явления, подобные названным, неведомы в странах капитализма, превосходящих Россию по своим богатствам. Что и говорить, капиталистическая доктрина признаёт их небезопасными для системы в целом. В передовых капиталистических странах они не столь распространены, чтобы сдерживать рост объёмов размещения и наращивания капиталовложений. Однако в России означенные признаки слабо развитого капитализма не случайное, а повсеместное явление, играющее ключевую роль в поддержании экономики страны в полуразвитом состоянии. В рамках российского «капитализма Юрского периода» [12] инвесторам, не являющимся крупными инсайдерами или тесно сотрудничающими с ними лицами, достаётся лишь ничтожная доля прибыли. По вполне понятной причине объёмы инвестирования в производство остаются плачевными [13]. Дзарасов приводит данные, свидетельствующие о том, что сегодня средний возраст российского промышленного оборудования равен примерно 21 году, что почти вдвое выше аналогичного показателя, пришедшегося на конец советского периода [14].

Российский монополизм

Очертания новоявленного российского капитализма указывают на высокую степень монополизации. Почти во всех отраслях экономики господствует соответствующая горстка корпораций. Напрашивается вывод о явном соответствии хода развития капитализма в России и системы, установившейся в развитых, империалистических странах. Однако сходство обманчиво. В соответствии с ленинским определением нынешний российский монополизм возник не на «высшей стадии» капиталистического производства и накопления. Как правило, корни российских монополий ведут к крупным объединённым производственным комплексам, столпам советской системы планирования. С усилением тенденции создания монополистических объединений связана и малое число случаев расцвета предприятий средней величины в агрессивной, хронически нестабильной деловой среде капиталистической России.

В то же время следует отметить, что в странах современной капиталистической полупериферии монополии ныне не редки. Сопровождая процесс концентрации, идущий во всех капиталистических государствах, такое положение дел является прямым следствием государственных законодательных инициатив. Правительства развивающихся стран повсюду насадили монополистические объединения, полностью или частично принадлежащие государству, как то: иранские, саудовские и нигерийские государственные нефтяные корпорации. Наличие подобных компаний не означает, что соответствующие страны являются империалистическими.

Как правило, находящиеся в частных руках монополии развивающихся стран отличаются от своих прототипов из империалистического лагеря существенно меньшими размерами. В России на перечёт компаний (как частных, так и государственных), сравнимых по величине со “сверхкорпорациями” развитых стран Запада. В списке 2 000 крупнейших из действующих на мировом рынке компаний, составленном по версии журнала «Forbes» в 2015 г., самую высокую позицию среди российских компаний занимает газовая корпорация «Газпром», а именно ― 27-ю строчку; тогда как нефтяная корпорация «Роснефть» приводится под 59-м номером [15]. В обеих этих компаниях преобладает государственная собственность. Крупнейшей российской частной корпорацией в списке «Forbes» является «ЛУКОЙЛ», занимающий 109-е место. В общей сложности в этом перечне за Россией числится 27 компаний ― наравне с Бразилией (25) и далеко позади Индии (56).

В высшем эшелоне российских корпораций в значительной степени преобладают компании, специализирующиеся на добыче природных ресурсов или на переработке сырья (включая металлургические предприятия), и чья продукция широко экспортируется. Помимо двух подконтрольных государству банков, крупнейшие восемь российских компаний, включённых в список «Forbes», соответствуют этому описанию. Для развитого капитализма не характерно, чтобы основной вес в экономике приходился на экспортно-ориентированные добывающие отрасли. Однако подобное часто встречается в странах периферии, особенно ― в государствах с наинизшим уровнем экономического развития и наиболее зависимых.

Самой эффективной российской компанией, находящейся в частных руках и не имеющей отношения к сырьевому сектору, является розничная сеть «Магнит», занимающая 701-ю позицию в перечне «Forbes». Таким образом, относительно мировых стандартов российские частные предприятия, не связанные с добычей и обработкой, весьма скромны по своим масштабам.

Российский финансовый капитал?

В своих работах об империализме Ленин упоминает о «создании на базе... "финансового капитала" финансовой олигархии» [16]. Однако ключевые фигуры современной росийской деловой элиты не связаны с финансами. Слияние промышленного и финансового капиталов (которое Ленин отождествляет с новейшим империализмом) не есть главная грань российского капитализма ― оно имело место лишь в ограниченной степени.

Многочисленные критические замечания и статистические данные, приводимые в публикациях, посвящённых российской индустрии финансовых услуг, свидетельствуют об узости и сравнительной малоразвитости этой сферы. Россия поразительно бедна финансовыми активами. В докладе «Global Wealth Databook» за 2015 год банк «Credit Suisse» приводит поразительно низкую цифру финансовых активов на каждого взрослого жителя России в середине 2015 г. (2 490 долларов США), сопоставляя её с Бразилией (8 204 долл.), Чили (25 962 долл.) и с показателями стран Западной Европы, в массе своей переваливающими за 100 000 долларов [17]. Низкий показатель отражает слабое постсоветское развитие российских финансовых инструментов (включая акции, облигации, инвестиционные фонды денежного рынка и банковские вклады), составляющих в большинстве стран капиталистического мира основной объём материальных благ.

Центральным элементом в составе финансового капитала империалистической страны выступает высоко развитая банковская система. Ленин пишет о «всё большем слиянии, или... сращивании банкового и промышленного капиталов, перерастании банков в учреждения поистине "универсального характера"» [18]. Однако в случае российских банков нет никакой всеохватности. В обозрении за 2012 год отмечается следующее: «Активы банковского сектора составляют лишь 75 % от ВВП ― по сравнению с развитыми странами, в которых банковские активы, как правило, превышают 100 %» [19] {1}.

В незначительной банковской отрасли России превалируют два по преимуществу государственных банка ― наследники советских финансовых учреждений. По мировым масштабам ни один из них крупным не является. В списке агентства «SNL Financial» сотни крупнейших банков мира по состоянию на 31 марта 2015 г. «Сбербанк» приводится на 59-й строчке, в то время как «Группа ВТБ» занимает 100-е место [20]. Остальные российские банки ещё крошечнее.

В мае 2015 г. «Сбербанк» при рыночной капитализации в 26,9 млрд долларов представлял менее 1/10 рыночной цены крупнейшего в мире банка ― «Wells Fargo», расположенного в США, и немногим более 40 % ― цены крупнейшего банка Бразилии ― «Itaú Unibanco» [21]. Кроме того, в рейтинге ста крупнейших банков по данным «SNL Financial» оказалось четыре бразильских банка ― по сравнению с двумя российскими {2}.

С распадом Советского Союза банковская система России переживала бурные времена, запомнившиеся криминалом и повсеместным вмешательством в деятельность российских предпринимателей. В 90-х преуспевающими коммерческими воротилами было основано немало сотен крошечных банков ― зачастую в качестве небрежно замаскированных инструментов для совершения финансовых преступлений с использованием служебного положения. Сообщения прессы про банковское дело в России полны сетований на неправильные подходы к кредитованию, отсутствие прозрачности, высокий процент просроченных ссуд, отмывание денег, а порой даже ― на случаи мошенничества в особо крупных размерах. В декабре 2015 г. агентство «Bloomberg» сообщило, что в течение года около 100 российских банков (13 % банковского сектора) были лишены лицензии по решению руководства Центрального банка [22].

Два крупнейших российских банка являются важными корпоративными игроками, однако наивны попытки представить скромный российский финансовый капитал в качестве экономического костяка. По-настоящему господствующая сила в стране представлена чиновниками высшего ранга, вошедшими в тесное соприкосновение с промышленными олигархами (выходцами главным образом из ресурсодобывающих и металлообрабатывающих отраслей). Ситуация, когда власть удерживается кликой чиновников и руководства ресурсно- и экспортоориентированных предприятий, это пример, не раз встречавшийся в истории стран периферии.

При этом российский финансовый капитал не проявлял рвения в осуществлении первоочередной роли, предписываемой ему современным империализмом, ― роли авангарда экономической экспансии за пределы государственных границ. В отличие от большинства крупных западных банков с их масштабными международными операциями, российские банки по большей части сосредоточены на внутреннем кредитовании. Особым исключением является «Группа ВТБ», ориентированная российским правительством на обслуживание международной торговли ещё в 1990 г. По состоянию на конец 2013 г. «ВТБ» осуществлял свою деятельность в 23 странах мира, располагая значительными долями в капитале акционерных компаний Белоруссии, Казахстана и Украины. На международноем поле «Сбербанк» проявил себя в 2006 г., а уже к 2012 г. приобрёл банки в Казахстане, Украине, Белоруссии и Турции, объявив, что к 2014 г. компания планирует выручать за пределами России до 5 % чистой прибыли [23].

В перспективе предполагалось закрепление российских банков на украинских финансовых рынках. Однако их положение на Украине не стало господствующим ― даже по сравнению с другими зарубежными банками. В 2014 г. три российских банка («Сбербанк», «Альфа-Банк» и «Группа ВТБ») удерживали соответственно 3,2, 2,8 и 2,8 % объёма украинского банковского рынка ― при общей доли рынка, приходящейся на иностранные банки, в 31 % [24].

Российские промышленность и торговля: в положении подвластных или империалистов?

Как указывалось выше, в верхних эшелонах российских корпораций сильно влияние компаний, занимающихся добычей и переработкой сырья. Промышленные секторы империалистических стран резко констрастируют с ними: как правило, преобладают наукоёмкие отрасли с высокой добавленной стоимостью. Даже в империалистических странах, добывающие отрасли которых выступают одними из основных (как в Канаде и в Австралии), экономика, как правило, неоднородна и представлена широким спектром видов хозяйственной деятельности, обеспечивающим значительный вклад в ВВП.

В более поздние годы Советский Союз располагал многоотраслевой экономикой, включавшей все мало-мальски развитые основные промышленные секторы. Однако возврат к капиталистической России обернулся катастрофическим упадком огромной части производственных сфер. В то время как российская военная промышленность остаётся на мировом рынке конкурентоспособной, отрасли гражданского назначения испытывают нехватку инвестиций. В числе наиболее пострадавших оказались наукоёмкие предприятия, не имеющие военного назначения [25]. Сравнительно отсталый характер большей части промышленного производства современной России решительно ставит страну в один ряд с развивающимся, а не с развитым миром.

В экспортной торговле империалистических стран обычно обнаруживается явный уклон в сторону реализации технически сложных и высококачественных товарных ценностей, осуществления наукоёмкого техобслуживания и финансовых услуг. Россия же в этой сфере обнаруживает признаки периферии. В 2013 г. объём предоставленных услуг охватывал минимум 11,8 % от общего объёма российского экспорта, причём в данной области страна испытывала огромный дефицит [26]. Структура экспорта российских товаров красноречиво свидетельствует о «преобразовании» российской промышленности с советских времён: в 2013 г. энергоносители и полезные ископаемые покрывали 71,5 % общего объёма экспорта; остальное в значительной мере пришлось на очищенный металл, основные химические вещества, продукцию лесного хозяйства и продовольствие. Группа товаров «Машины, оборудование и транспортные средства» охватывала всего 5,5 % [27] и главным образом включала в себя оружие и поставки, связанные с вооружениями [28]. В столбце же учёта импорта товаров машины, оборудование и транспортные средства набрали 48,5 % [29].

По данным Всемирного банка в 2013 г. российский экспорт высокотехнологичной продукции составил в абсолютном выражении 8,656 млрд долларов ― примерно половину от индийского показателя, приблизительно на одном уровне с Бразилией и менее трети от объёма (империалистической) Италии [30]. По текущим ценам ВВП Бразилии и Италии близки к российскому.

Перед нами возникает образ России не как империалистической державы, но как государства с преобладанием сырьевой экономики (petro-state), вынужденного уплачивать высокую цену при ввозе львиной доли спецоборудования и при этом ставящего свою платёжеспособность в зависимость от реализации горстки продуктов широкого потребления с малой добавленной стоимостью. На рынке сбыта по большинству своих ключевых статей экспорта (за исключением природного газа) Россия напрямую конкурирует с другими странами, отличающимися низким уровнем производительности и оплаты труда. При насыщении мировых рынков их продукцией и соответствующем падении цен (как это часто бывает) богатые страны, сплошь и рядом оказывающиеся главными закупщиками, получают возможность обеспечивать свои потребности по едва ли не смехотворным ценам.

Важно отметить, что Россия ведёт незначительную по своим масштабам торговлю с беднейшими странами периферии, чьи торговые предложения и закупки в массе своей аналогичны её собственным. Основными поставщиками российского импорта являются страны центра (особенно ЕС), а также ряд полупериферийных стран (Китай и отдельные государства бывшего СССР), по общему уровню экономического развития схожих с Россией [31]. Таким образом, Россия почти ничего не выгадывает от односторонних торговых отношений, перекачивающих ресурсы в империалистический центр за счёт беднейшего населения всего мира. Нельзя не заметить, что в результате неэквивалентного обмена Россия несёт значительные убытки.

Зарубежные капиталовложения России: за «облаками»

Всякий капитал обязан стремиться к своему увеличению. Кроме того, в погоне за прибылью капиталисты полупериферии склонны изыскиваать возможности инвестирования за пределами собственных национальных границ. И делать это, несмотря на острую нехватку капитала для осуществления задач развития собственных государств. И всё-таки уровень прямых внешних инвестиций неимпериалистических стран, как правило, несопоставим с объёмом инвестиций, осуществляемых странами империалистического центра.

Необработанные данные по зарубежным капиталовложениям России предстают клубком противоречий. Если говорить об огромном оттоке капитала, то цифры будто бы помещают Россию на вершину империалистического олимпа. Однако как следует расценивать то, что по данным Центробанка РФ о прямых зарубежных инвестициях главными пунктами назначения вывоза российского капитала выступают (с большим отрывом) Кипр, а следом за ним ― Британские Виргинские острова [32]? Оба региона пользуются дурной славой «налоговых гаваней» и центров по «отмыванию» доходов, полученных преступным путём.

Зачастую предприятия достаются российским предпринимателям по удивительно низким ценам, что сопровождается применением мер агрессивного поглощения, в том числе подкупа и насилия. В случае с убыточными предприятиями (а зачастую они таковыми и являются) их основные фонды традиционно демонтируются и выставляются на торги. Таким образом, фактор неопределённости российского капитализма в крайней степени способствует оттоку капитала из страны [33].

И даже когда цели частных предпринимателей заключаются не в разграблении или закрытии предприятий, огромные средства (которые могли быть направлены на модернизацию производства) оседают за границей. Средства, награбленные владельцами и руководящим персоналом предприятий (осознающими, что в любую минуту они могут быть выведены из своих офисов в сопровождении спецназа), после своей легализации чаще всего вкладываются на Западе ― по общему мнению, преимущественно в низкорисковые ценные бумаги или в недвижимость.

В то же время и заурядная повседневная деятельность российского бизнеса требует, чтобы игры с законом оставались незамеченными. С этой целью огромные средства снова и снова задействуются в «круговороте» между Россией и оффшорными зонами, указываясь в качестве «зарубежных инвестиций». По этой причине любая попытка определить, какую долю российского экспорта капитала следует считать «настоящей» (и, возможно, ссылаться на эти цифры в подтверждение наличия признаков империализма), содержит ряд допущений. Однако можно сделать определённые наблюдения, рассмотрев отдельные фирмы с финансовыми вложениями, поддающимися учёту.

Проведённое в 2014 г. исследование 20 крупнейших нефинансовых российских транснациональных компаний оценивает объём совокупных иностранных активов на конец 2011 г. в 111 млрд долларов [34]. Для сравнения: в 2013 г. эта цифра не превышает и трети объёма зарубежных активов крупнейшей в мире нефинансовой международной компании «General Electric Co.», находящейся в США, и составляет менее половины объёма иностранных активов «Exxon Mobil Corporation» [35].

В список 100 нефинансовых транснациональных корпораций мира, составленный по оценкам заграничных активов, не включено ни одной российской фирмы [36]. В упомянутом выше исследовании 2013 г. доля иностранных финансовых активов в фондах 20 крупнейших нефинансовых российских ТНК оценивается скромными 14 %. Во всём мире у возглавляющих рейтинги международных корпораций более половины активов, как правило, размещается за пределами стран их регистрации. И эта тенденция особенно характерна для добывающих предприятий (а большинство ведущих российских экспортёров капитала относится как раз к этой категории) [37].

Крупнейший российский зарубежный инвестор ― «ЛУКОЙЛ» ― согласно тому же исследованию руководит проектами по добыче нефти и газа в 14 зарубежных странах, контролируя деятельность предприятий нефтеперерабатывающего и нефтехимичекого профиля и сетей АЗС. Однако в 2011 г. при объёме зарубежных активов в 29,16 млрд долларов [38] «ЛУКОЙЛ» располагал лишь 1/10 объёма иностранных активов крупнейшей в мире нефтяной ТНК ― «Royal Dutch Shell» [39]. В 2011 г. заграничные активы «ЛУКОЙЛ» едва составили 1/3 от общего числа активов компании [40].

Совершенно понятно, что российские ТНК в большинстве своём ничтожны, а их зарубежные капиталовложения оказываются, как правило, лишь вспомогательным средством для осуществления их деятельности в пределах национальных границ.

Однако же излюбленный довод сторонников тезиса о «русском империализме» касается планов осуществления дополнительных российских инвестиций в Африке под управлением госкорпорации «Ростех». Согласно цифрам ООН прежние российские инвестиции в этом регионе были сравнительно невелики: в 2011 г. общий объём прямых капиталовложений составил около 1 млрд долларов [41]. Однако в ближайшее десятилетие «Ростех» планирует строительство нефтеперерабатывающего завода в Уганде стоимостью в 4 млрд долларов и платинодобывающего комплекса в Зимбабве стоимостью в 3 миллиарда долларов [42].

Эти впечатляющие, на первый взгляд, замыслы далеко не сопоставимы с зарубежной инвестиционной деятельностью заправских империалистических держав. Так Канада располагает в текущих ценах примерно таким же ВВП, как и Россия. Однако наряду с канадскими зарубежными инвесторами российские компании ― скряги с ограниченным кругозором. В 2012 г. канадские горнодобывающие компании вели работу на 80 горнодобывающих объектах Латинской Америки, вдобавок располагая 48 проектами, находящимися на различных стадиях разработки и строительства [43]. В 2013 г. прямые иностранные капиталовложения Канады составили: в Чили ― 18,2 млрд канадских долларов, в Мексике ― 12,3 млрд, в Бразилии ― 11,1 млрд, в Перу ― 8,1 млрд [44]. Запланированные российские инвестиции в Африке ― едва ли не пустяк по сравнению с текущим размахом деятельности австралийских добывающих компаний [45].