Материалистическое понимание истории исходит из того, что в основе развития общества лежит производство материальных благ. Материализм неразрывно связан с признанием того, что экономические отношения являются определяющими во всей системе общественных отношений.

В классовом обществе главной движущей силой истории является борьба классов. "Эта борьба исчезнет лишь с исчезновением самих классов, то есть после победы социализма" (Ф. Энгельс).

Но не следует забывать, что, считая "производство и воспроизводство действительной жизни" определяющим моментом в историческом и, в частности, социальном развитии, Маркс, Энгельс, Ленин и их последователи никогда не считали его единственным (см., например, письмо Энгельса Йозефу Блоху (21 (22) сентября 1890 г. - т. 37, с. 395-396. Цитаты по 2-му изданию собр соч. Маркса и Энгельса). Основоположникам марксизма принадлежит огромная заслуга в теоретическом осмыслении и конкретном анализе обратного влияния "различных моментов надстройки" на социально-экономические процессы. Например, на фактическом материале различных исторических этапов развития разных стран они показали, что в определенных общественно-политических условиях существует возможность формирования силами государства "искусственных" классов и слоев, как эксплуататорских, так и эксплуатируемых (см., например, К. Маркс: 18 брюмера Луи Бонапарта, т.8, с. 212; Ф. Энгельс: Конституционный вопрос в Германии, т. 4, с.47; Ф. Энгельс: Военный вопрос в Пруссии и немецкая рабочая партия, т.16, с.73-74; В.И. Ленин: Проект и объяснение программы социал-демократической партии, т. 2, с.99. Цит. по 5-му изданию - Полн. собр. соч.).

История знает два основных направления в извращении основных положений марксизма. Первое заключается в однобоком его толковании в духе теории стихийности, "экономического" материализма, в принижении значения классовой борьбы, активной роли масс и партий в историческом развитии. Второе - в трактовке марксизма в духе идеалистической "теории насилия", преувеличения роли волевого фактора, роли политических лозунгов, игнорирования объективных закономерностей общественного развития, экономических условий жизни общества и борьбы масс.

Вряд ли нужно здесь об этом напоминать, но все же для связности напомню, что теория "самотека", автоматического действия законов материального производства неразрывно связаны с ревизионизмом "справа", выступающим чаще всего в виде реформизма. В развитых странах революция не нужна - рост производительных сил сам по себе приведет в утверждению социализма. В недостаточно развитых странах недостаточное развитие производительных сил делает победу революции и социализма невозможной. Это краткая характеристика теоретических устоев реформизма, которые сводятся, в конечном счете, как это видно, к фатализму.
С ревизионистами "слева" дело обстоит сложнее.

Ревизионисты "слева", как правило, исходят из субъективистско-идеалистических представлений, отрицают или умаляют первенствующее значение материальных условий в жизни общества, пренебрегают экономическими процессами, лежащими в основе взаимоотношений и борьбы противостоящих друг другу классов.

"Теория насилия" - субъективизм в применении к политике. Сторонники этой "теории" абсолютизируют значение военных методов, преувеличивают роль отдельных личностей в революционном процессе, ставят их над массами, в лучшем случае только на словах признают ведущую роль рабочего класса. Революционная организация в их представлении - военная субординация, отношения руководителей к массам понимаются как отношения командующего к армии. До революции и особенно в условиях спада революционного движения субъективисты склоняются к заговорщической тактике, а в условиях подъема борьбы и особенно после победы революции становятся на путь командования массами.

Теоретическим обоснованием "левого" оппортунизма служат различные формы волюнтаризма, эклектики и софистики, а внешним оформлением - революционная фразеология.

Поэтому разграничение действительно революционной тактики и "революционной" фразы - актуальная задача.

Правый оппортунизм и "левый" революционизм - это две стороны одного и того же мелкобуржуазного умонастроения. По выражению Ленина, это "два флюса", выражающие одну "болезнь": неустойчивость мелкой буржуазии, неспособность ее к систематической, упорной, выдержанной и дружной массовой борьбе.
Революционный авантюризм - это нежелание и неумение понять необходимость объективного учета классовых сил и их взаимоотношений при определении тактики и выборе средств борьбы.

С точки зрения волюнтаристического понимания истории не существует вопроса о созревании условий для развертывания революционной борьбы, революционной ситуации. Революционные авантюристы воображают, что революцию можно осуществить по субъективному желанию, по воле революционеров. Для них революция - нечто вроде фейерверка, и они беспрестанно призывают к ракетопусканию. Это, по выражению Ленина, не революционеры, а пиротехники.

Существует принципиальное различие между марксистским пониманием великой прогрессивной роли революционного насилия в истории, которое диктуется объективными условиями общественного развития, и идеалистической "теорией насилия", видящей в насилии главный фактор всех исторических событий.

В социалистическом движении "теория насилия" была выдвинута и наиболее ясно выражена немецким "реформатором социализма" Дюрингом. "Форма политических отношений есть исторически фундаментальное, хозяйственные же зависимости представляют собой только следствие или частный случай, а потому всегда являются фактами второго порядка. ...Первичное все-таки следует искать в непосредственном политическом насилии, а не в косвенной экономической силе". Социалистов, не принимающих "политическую группировку за самостоятельную и самодовлеющую точку исхода", Дюринг объявил "скрытыми реакционерами".

Но каким образом, например, буржуазия низвергла политическое господство феодалов и достигла власти? Это произошло в конечном счете лишь в результате экономического развития. Решающим оружием буржуазии были находившиеся в ее руках экономические средства, которые непрерывно возрастали вследствие развития промышленности и торговли. И феодальное дворянство, в руках которого находились все средства политического насилия, было сломлено.

Экономический строй капитализма - это исторически преходящая форма производственных отношений. (Между прочим, это следует читать не по-шапиновски: исторически преходящи производственные отношения, а по-русски: преходящая форма, в которой существуют производственные отношения, например, капиталистическая форма; но это к слову). Политическая власть буржуазии не может отменить исторической закономерности - гибели отживших свое экономических отношений. Когда возросшие производительные силы капиталистического общества пришли в противоречие с буржуазной собственностью, буржуазия впала в традиционную иллюзию, будто посредством насилия можно увековечить свое господство. "И если, - писал Энгельс, - буржуа апеллируют теперь к насилию, чтобы охранить от крушения разваливающееся "хозяйственное положение", то они лишь доказывают этим, что находятся во власти того же заблуждения, что и г-н Дюринг, будто "политический строй является решающей причиной хозяйственного положения"".

Насилие не может спасти от гибели отживший общественный строй, но оно может продлить процесс его гниения. Точно так же насилие не может создать новые производительные силы и новые общественные отношения. Но когда условия созрели для революционного переворота, революционное насилие служит, по выражению Маркса, "повивальной бабкой" старого общества, когда оно беременно новым.

Всем своим существом "теория насилия" неумолимо ведет к авантюризму. Она находится в прямом противоречии с марксистским учением о решающей роли народных масс в истории. Но поклонники "теории насилия" не прочь приписать себе заслугу: развитие массовых революционных движений. Как будто революционные выступления народных масс, борьба угнетенных народов вызываются не глубокими жизненными потребностями этих масс, а их, революционеров, ультрареволюционными призывами!

Сторонники "теории насилия" убеждены, будто революция зависит не от наличия революционной ситуации, не от сознания, воли и готовности масс, а от их собственной "революционности".

История идеологической борьбы показывает, что "теория насилия" тесно переплетается с идеологией милитаризма.

И теперь мы можем, наконец, вернуться от общих рассуждений к маоизму.
 

Проповедники "теории насилия", использовавшие революционную фразеологию, под воздействием идеологии милитаризма теорию классовой борьбы заменяли теорией решающей роли войн. Отсюда их вывод, будто война есть главное средство решения всех социальных противоречий. Маоизм прямо объявил войну главной движущей силой истории:

"Войны начались с момента возникновения частной собственности и классов и являются высшей формой борьбы - формой, к которой прибегают для разрешения противоречий между классами, нациями, государствами и политическими блоками на определенном этапе развития этих противоречий" (Мао Цзэдун. Избр. произв. т. 1. М., 1952, с. 307-308).

Тем самым отрицается основное положение Маркса о том, что вся история предшествующего общества со времени разделения его на классы была историей классовой борьбы.

Из "теории насилия" неизбежно вытекает сделанный маоистами вывод, что революционными являются лишь военные средства борьбы, а под революцией подразумевается военное столкновение.

Венцом этой "мудрости" стал известный лозунг "Винтовка рождает власть".

Мао и его сторонники глубокомысленно ставили вопрос: делать или не делать революцию? Они считали неотъемлемым правом "пролетарских революционеров" (то есть, своим правом) решать вопрос о том, как и когда совершать революцию за народы других стран.

"Центральной задачей революции и высшей ее формой является захват власти вооруженным путем, то есть решение вопроса войной" (Мао Цзэдун. Избр. произв. т. 2, М., 1953, с. 379). "Перестроить мир можно только с помощью винтовки. Мы - за уничтожение войны, нам война не нужна, но уничтожить войну можно только через войну. Если хочешь, чтобы винтовок не было, - берись за винтовку" (там же, с. 388).
Если не видеть многообразия форм классовой борьбы, то неизбежно приходится сводить ее преимущественно к военным столкновениям. 

До Боливии еще далеко. Боливийским крестьянам еще предстоит доказать Че Геваре, что революции не включаются и не выключаются мистическим рубильником, находящимся в руках революционеров, что революции приходят сами, и приходят тогда, когда большинство людей, в свою очередь, приходят к мысли: дальше так жить нельзя.

Во-первых, здесь явное недоразумение с пониманием некоего "чистого переходного периода", который Маркс характеризовал с политической точки как революционную диктатуру пролетариата.

"Новая фаза" ( не предусмотренная якобы Марксом) - ср. учение Мао о "волнообразном" нарастании классовой борьбы как главной движущей силы развития социалистического общества и маниакальные поиски "буржуазных происков" маоистами абсолютно во всем: от оплаты по труду до чтения классической китайской литературы (тоже объявленной скрытым "капитализмом").
 

Ср. обвинения маоистов по адресу СССР в "буржуазном перерождении" из-за производства, например, холодильников, которые (страшно сказать) приобретались советскими гражданами даже в личную собственность.
 

Ср. известный лозунг Мао - "Сознание масс - чистый лист бумаги, на котором мы {т. е. "пролетарские революционеры"} должны запечатлеть свои иероглифы".

Даже материала одной этой статьи достаточно, чтобы произвести сопоставления, которые показывают несомненную близость, если не заимствование, взглядов Че Гевары и маоистов. Если добавить и общее им всем неприятие таких "нежелательных" явлений, как распределение по труду, использование товарно-денежных отношений в строительстве нового общества, то сходство окажется еще более полным.

Однако, сходство не есть тождество. Высказанное мною в начале  утверждение о том, что Че Гевара - маоист, является полемическим "заострением", имеющим целью привлечь внимание именно к сходству воззрений, из которых маоизм, несомненно, представляет собою наиболее разработанную доктрину, выступающую источником вдохновения для "революционаризма" других стран и континентов.

Маоизм как анархо-уравнительная идеология крестьянско-пауперской и люмпен-пролетарской среды не может не импонировать не только какой-то части мелкобуржуазной интеллигенции. Во многих районах мира он находит питательную почву, создавая видимость ответов на насущные запросы масс.
Поэтому знакомство с критикой некоторых сторон этого "учения" представляет несомненную пользу для тех, кому приходится или непосредственно заниматься проблемами некоторых современных "очень революционных " течений, или в наших, не слишком благоприятных для произрастания маоистских сорняков условиях сталкиваться с "революционерами", дуреющими при одном упоминании "великой пролетарской культурной революции".